Читать онлайн книгу "Сукины дети. Том 2"
Сукины дети. Том 2
Валерий Копнинов
Это четвёртая книга в рамках издательского проекта литературного агентства «Нео-Лит». В сборник вошли рассказы, написанные Валерием Копниновым на занятиях студии прозы. Многие из этих рассказов участвовали в различных литературных конкурсах и были отмечены жюри.
Для широкого круга читателей.
Валерий Копнинов
Сукины дети
Том 2
© В. Копнинов, 2016
Чёрный квадрат
Очень трудно найти в тёмной комнате чёрную кошку, особенно если её там нет!
Кун Фу-Цзы (Конфуций)
Понедельник, как обычно, числился в рабочем графике шестьдесят первого президента США Джона-Абдуллы эль Саида Оглы днём приёма посетителей. И Джон-Абдулла понедельники по-своему любил, чувствуя себя в отдельные моменты беседы с рядовыми соотечественниками особо важной персоной.
Но именно в этот понедельник – не задалось с самого утра. И, не задавшись, покатилось под горку, нарушая регламент, деловую среду, политическую ситуацию и, возможно, покушаясь на Конституцию великой страны.
А всё началось с утреннего заявления губернатора штата Техас Патрика Ванн дер Ына, давнего политического противника президента, о результатах тайного голосования техасцев, разделившем штат на две автономии. Часть Техаса оставалась в составе United States, а другая часть, с новым правителем Ван дер Ыном, – обретала независимость.
И первым о свершившемся факте президенту сообщил не кто-нибудь, а сам Ван дер Ын, подлый сепаратист, в неприлично раннем звонке на портативную систему засекреченной государственной связи, оснащённой (видимо, на случай подобных звонков) встроенным фильтром речи под названием Anti-Fuck, заглушающим в разговоре ненормативную лексику, или, говоря попросту, нецензурную брань, заменяя её нейтральным комментарием с указанием негативного градуса произносимых выражений.
– Это квартира президента когда-то Соединённых Штатов Америки Джона-Абдуллы эль Саида Оглы? – ехидничая, начал Ван дер Ын. – Говорит президент независимой отныне территории Техаса! Спишь до сих пор, гарант Конституции? Выгляни в окно, ты… («Неприличное выражение!» – моментально вмешался роботизированный комментатор фильтра Anti-Fuck, закрывая своим возгласом грязное ругательство Ван дер Ына). Там у тебя государство на половину штата уменьшилось!
– Что-о-о? – завопил моментально утративший сон Джон-Абдулла. – Ты же клялся и божился засунуть свои амбиции в… («Неприличное выражение!») и до следующих выборов сидеть тихо, как… («Неприличное выражение!»). Немедленно отмени! И, может быть, мы тебе всё простим!
Выслушав «яркую» речь президента, Ван дер Ын в долгу не остался:
– А не пойти ли тебе со своими советами в… («Неприличное выражение!»). Техас – это только первый шаг, запомни! Пока ты за бюджетные деньги свою… («Неприличное выражение!») наедал, я тем временем… («Неприличное выражение выше среднего!») не торговал, а думал и соображал!
Джон-Абдулла, что называется, за словом в карман не полез и, разразившись саркастическим смехом, парировал:
– Ты не торговал? Ты?.. Да ты готов за деньги, не раздумывая… («Неприличное и двусмысленное выражение!») и даже… («Очень неприличное выражение!»). Так-то вот!
Ван дер Ын в красноречии не уступал:
– Ты для начала в зеркало взгляни, хотя, кроме… («Очень неприличное выражение!»), ты не увидишь там ничего! Я же обвёл тебя вокруг пальца, как… («Более чем неприличное выражение!»). И ты после этого – самый настоящий политический труп!
Но и Джон-Абдулла тоже не сдавался:
– Рано радуешься! Я всё равно тебя достану! Будешь ты… («Очень неприличное выражение!»), а жена твоя и дочь за пару долларов… («Более чем неприличное выражение!»).
На переговорных аппаратах Ван дер Ына и Джона-Абдуллы замигали красные индикаторы перегрузки и взвыли монотонные сирены фильтра Anti-Fuck, предупреждающие о принудительном прекращении диалога. Затрещала глушилка речи, но неугомонный Ван дер Ын успел крикнуть своему сопернику последнее пожелание, прежде чем связь прервалась:
– Ты сначала сам… («Крайне неприличное выражение!»), а потом и поговорим…
А через час на имейлы персональных носителей информации пришли письма, обязательные к прочтению для всех граждан США. На тему состоявшейся беседы первого лидера страны и лидера новой автономии, договорившихся о «…демократической процедуре выхода части штата Техас из состава США, согласно волеизъявлению граждан…», «…нерушимом соблюдении Конституции…», «…сохранении между ныне суверенной частью Штата Техас и основным Государством США дружеских отношений…» и «…необходимости теснее сплотить ряды граждан великой нации!».
По сути, государство давно не соответствовало своему историческому названию – Соединённые Штаты Америки. Где уж там! Пора было переименовываться в Разъединённые Штаты! А как ещё в самом деле можно называть осколок державы, бывшей когда-то могущественной и господствующей во всём мире. А ныне, в реальности, сохранившей в своём составе из максимальных пятидесяти штатов – всего пять, возглавляемых по-прежнему старинной американской столицей, носящей имя великого некогда президента Джорджа Вашингтона.
И ведь в предвыборной гонке Джон-Абдулла обошёл почти на тридцать процентов баллотировавшегося вместе с ним в президенты Ван дер Ына исключительно за счёт клятвенного заверения – в ходе своего президентства вернуть не менее двух штатов в состав Америки. Тогда, на голосовании, народ Америки, воспламенённый патриотическими мечтами, выбрал из них двоих Джона-Абдуллу, за что Ван дер Ын, дождавшись удобного случая, так подло отомстил.
А значит, на предстоящих выборах Джону-Абдулле о следующем сроке президентства можно было и не мечтать.
Потому-то голова у Джона-Абдуллы от происходящих с раннего утра событий шла кругом, на душе скребли самые отвратительные кошки, и тратить рабочий день на беседы, когда необходимо было решать важнейшие экономические вопросы страны, представлялось нецелесообразным.
Да, да! Именно экономические! Дело в том, что штат Техас давал неплохой доход в государственную казну, обеспечивая практически пятьдесят процентов бюджета. Почти весь Техас являлся парком-музеем, реконструкцией Дикого Запада, положившего начало государству. Как ни странно, весь этот ковбойский антураж пользовался большим спросом у туристов из стран Океании, путешественников с Африканского континента, а также у эскимосов и чукчей, привлекая их своей экзотикой и поражающими воображение цивилизованных народов невежеством и варварством первых устроителей Америки.
И что теперь? Как залатать образовавшуюся дыру в бюджете?
Сам Вашингтон, наводнённый биржами и банками, услугами которых не пользовался никто в мире, кроме убытков, ничего не приносил государству. Оставалась прибыльная золотая Калифорния с вечно живым Голливудом. Киноиндустрия штата приносила стабильную прибыль, специализируясь на производстве всевозможных снов – от детских видений до эротических фэнтези, а за двойной тариф – и порнографических групповых грёз. Сны и грёзы транслировались с помощью специальных дрим-проекторов, вместо не пользующихся популярностью обычных сновидений, предлагаемых человеку неуправляемой активностью подсознания.
Но экономика, подсевшая на киноиглу, не могла избежать сбоев. И хотя Голливуд обеспечивал вторую часть бюджета, который год уже работал на износ и требовал серьёзных инвестиций.
А посему вопрос с утратой части Техаса нуждался в срочном решении, загоняя остальные дела в разряд второстепенных.
Но закон есть закон, и к положенному часу приёма президент Соединённых Штатов Америки Джон-Абдулла эль Саид Оглы явился в свой рабочий Чёрный кабинет, официально именуемый Чёрный квадрат.
Во времена былые у предшественников Джона-Абдуллы по управлению Америкой этот личный президентский кабинет именовался Овальный, а сама резиденция главы государства – Белый дом. Но в какой-то момент, из желания особым образом подчеркнуть самую демократичную демократию на планете – американскую, такое название сочли в стране с большой долей чернокожего населения нетолерантным и переименовали главное здание государства в Чёрный дом, что, по мнению экспертов из Госдепартамента, повышало самооценку всех негров Америки.
Дальше – больше! Овальный кабинет стал квадратным, а интерьер с белого сменили на чёрный. Чёрные столы и кресла заняли полноправное место на просторах президентского кабинета, а глухие чёрные ширмы скрыли окна. На полу красовался чёрный паркет, в углах – чёрные матовые статуи из мрамора, искусственно лишённого блеска. У входа возвышался чёрный рояль, на котором совершенно невозможно было играть из-за отсутствия белых клавиш. Все клавиши покрасили в чёрный цвет.
И под этот дизайн технологи государственной демократии придумали новую процедуру общения представителей государства с гражданами, удостоенными личного приёма – «Аудиенция в темноте». Да, беседа проходила в темноте, чтобы официальное государственное лицо не имело возможности наблюдать реальное лицо гражданина, для полной объективности в решении вопроса. Чтобы, так сказать, не возникло ничего личного.
От цвета и формы пошло название – «Чёрный квадрат».
Правда, дальние, разрозненные и не признающие друг друга потомки известного некогда художника Казимира Малевича объявили новое название рабочего кабинета президента США плагиатом, или попросту «уворованным брендом» из банка наследственной собственности семьи Малевичей. И в течение многих лет атаковали суды всевозможных инстанций с требованием: либо запретить администрации президента использовать название «Чёрный квадрат», либо выплатить Малевичам кругленькую сумму. Причём в судебных процедурах участвовали три ветви Малевичей, попутно судясь между собой за право принадлежности наследства и обвиняя друг друга в стяжательстве и мошенничестве.
Суды по заявленной претензии Малевичей проходили регулярно, впрочем, без всяких шансов для истцов, и поэтому президентский кабинет продолжал именоваться Чёрным квадратом…
Джон-Абдулла вошёл в приёмную одновременно с боем настенного хронографа, высчитывающего время по огромному количеству параметров и оповестившего президента о наступлении одиннадцати часов до полудня земного, общеамериканского времени.
Поздоровавшись с поспешившей к нему мужиковатого вида секретаршей (закон внутреннего протокола гласил, что женщины в президентском аппарате не должны отличаться привлекательной внешностью, – причина этой условности утратилась за давностью лет) и кивнув вытянувшимся по стойке «смирно» дежурным офицерам личной охраны, государственной безопасности, космической защиты и Министерства обороны, президент прошёл в свой кабинет, пока ещё освещённый матовым белым светом, имитирующим дневной свет.
– Как там в приёмной, Сара? – обратился Джон-Абдулла к ступающей буквально по пятам секретарше. – Посетителей на сегодня много?
– Не очень, сэр! – голосом, лишённым всякой женской мелодичности, что в полной мере соответствовало её внешности, ответила секретарша. – Но все с вопиющими нуждами!
Сара, не обладая даже мало-мальскими признаками сексуальной притягательности, присущей представительницам слабого пола, вполне заменяла их отсутствие деловыми качествами и свои обязанности правой руки президента выполняла блестяще. Поэтому она передавалась по наследству уже третьему главе Чёрного дома.
– Включите экран, Сара, – недовольно морщась, попросил президент, понимая, что в настоящий момент посетители с вопиющими нуждами были наиболее неуместны.
Секретарша нажала кнопку на пульте управления, что в виде браслета красовался у неё на запястье, и одна из чёрных стен моментально засветилась, выполняя функцию монитора, транслирующего картинку из комнаты посетителей. Конечно, по закону президент не должен был видеть ожидающих приёма, но из соображений безопасности и для правильной оценки ситуации все поколения президентов закон нарушали. Само собой разумеется, под строжайшим секретом.
Ближе к двери в Чёрный кабинет сидела группа мужчин разного возраста с характерными причёсками и в шапочках особого вида.
«Евреи! – с ходу определил Джон-Абдулла. – Одно из двух – либо недовольные представители делового центра из Вашингтона с требованием обязать всех граждан приобретать ценные бумаги, выпушенные ими самими, но под гарантии государства. Либо… либо… А не родственники ли это Казимира Малевича с новыми петициями и судебными решениями? Похоже на то».
Следом за евреями расположилась девушка европеоидного типа: приятная блондинка с выдающимися формами, этакая «сдобная булочка», своей броской внешностью модели или кинозвезды явно вызывающая у большинства мужчин «эффект обильного слюновыделения». Но, несмотря на соблазнительную внешность дамы, Джон-Абдулла ощутил по отношению к этой посетительнице некую тревогу. Во-первых, томное выражение глаз у блондинки выглядело застывшим и транслировало живые эмоции не больше, чем заспиртованный в банке скорпион, а во-вторых, на мониторе высочайшего разрешения контур белокурой дивы не выглядел чётким, как должен выглядеть у всякого землянина, привыкшего к определённому значению гравитации.
«Нужно дать команду офицеру космической защиты, – Джон-Абдулла отправил мысленный импульс на сервер секретарши, – чтобы проверили посетительницу детектором ДНК и уловителем космических гипертел. Для верности!»
Очередь посетителей замыкал зрелый мужчина в старомодном костюме-тройке, с галстуком-самовязом в крупный горошек, при усах и небольшой бородке, а ещё в головном уборе, давным-давно вышедшем из обращения, в справочниках именуемый забытым словом «кепка».
«Странно, – подумал Джон-Абдулла. – С одной стороны, вижу этого человека в первый раз, а с другой – чем-то личность его мне знакома».
Отсканировав лицо посетителя в кепке собственной сетчаткой глаз, президент отдал приказ биологически активированной памяти найти соответствие сканированного лица с другими виденными им когда-либо лицами.
До приёма оставалось чуть больше двадцати минут, и Джон-Абдулла запросил на свой монитор картинку кабинета президентского совета, то есть его личного совета, заседающего с раннего утра, практически с того самого момента, как из Техаса поступили дурные известия.
Президентский совет состоял из современнейшего электронного мозга и нескольких дежурных смен специалистов, его обслуживающих. В каждую дежурную смену назначалось по три специалиста: филолог-лингвист, следивший за точностью формулируемой президентом задачи, инженер-программист, следивший за техническим состоянием электронного мозга, своевременными обновлениями его программного обеспечения и антивурусной защитой. Третьим в смене значился офицер Службы государственной безопасности, следивший, в свою очередь, за филологом и инженером для предотвращения возможности антигосударственного заговора.
Через долю секунды по запросу президента на мониторе пошла трансляция из кабинета президентского совета. Получив сигнал о связи с кабинетом Джона-Абдуллы, сотрудники совета встали в зоне прямой видимости камер, согласно предписанной субординации. Офицер безопасности впереди, готовый к докладу о текущих событиях, а инженер и филолог – чуть позади, на случай дополнительных вопросов.
– Господин Президент Соединённых Штатов Америки, – по-военному чётко приступил к докладу офицер. – Дежурная смена, обозначенная в системе стратегических ресурсов государства секретным грифом XZSC2207, осуществила техническое проведение необходимого объёма работ с электронным советником по вашему заданию. Режим секретности работ обеспечен на повышенном уровне «Красный Х»! Прикажете доложить?
– Докладывайте! – разрешающе кивнул Джон-Абдулла. – Только самую суть – время поджимает… Меня интересует в первую очередь обращение к нации… Что мы можем с наибольшей достоверностью указать для американцев причиной, объясняющей раскол в наших рядах и последующее в результате раскола разделение штата Техас… И имейте в виду – мне нужны железные мотивы, выглядящие объективными, которые примут граждане и не станут искать виноватых в Чёрном доме, а тем более здесь – в Чёрном квадрате…
– Мы трижды, для уменьшения возможной погрешности, перегружали и заново закладывали в систему задание, используя самую новую информацию о политическом контексте как внутри Америки, так и за её пределами. Дополнительно аналитические данные были собраны из личных файлов каждого американского гражданина и отфильтрованы с помощью данных разведки и государственных спецслужб. Все восемь вариантов, полученных в результате, тщательно исследовались системой на предмет наибольшей лояльности к истории страны, для соблюдения многовекового достоинства, присущего Соединённым Штатам, в глазах всего человечества. Из восьми вариантов электронная система выбрала один и порекомендовала его как основной и беспроигрышный вариант. Прикажете назвать?
– Называйте, – ответил Джон-Абдулла, стараясь ничем не показывать волнения.
При внешнем спокойствии… А на самом деле сильно напуганный предательской мыслью, мелькнувшей в голове: «Надеюсь, единственный вариант – это не моя отставка?»
– «Рука Кремля», господин Президент! – неожиданно фривольно произнёс офицер безопасности, а стоящие за его спиной филолог и инженер синхронно закивали.
– «Рука Кремля»?
– Безусловно! – вновь собранно и делово продолжил доклад офицер, довольно быстро согнав непротокольную улыбку с лица. – Объяснение любых негативных явлений, происходящих как в экономической, так и в политической жизни Америки, происками власти, действующей в Московском Кремле, то есть в сердце огромной и дикой России, – во все времена с чувством глубокого удовлетворения принималось гражданами нашей великой страны!
– Я подумаю! – бесстрастно произнес Джон-Абдулла, сознательно не давая возможности угадать офицеру свою эмоциональную оценку, и без каких-либо колебаний отключил трансляцию из комнаты советников.
«Заманчиво объяснить всё случившееся происками недоброжелателей, этой пресловутой «рукой Кремля», – размышлял президент. – Телевидение через программы, обязательные к просмотру каждым жителем страны, донесёт информацию как надо! И примут её как следует… И всё-таки – не то!»
Джон-Абдулла понимал, что граждане удовлетворятся глобальным мифом о «руке Кремля», а вот оппозиция такую наживку проглотит вряд ли. И где завтра аукнется – во второй части Техаса или, не приведи господи, в благополучной Калифорнии – и как сильно аукнется, предугадать было невозможно.
Решение проблемы обострялось ещё и тем, что, с одной стороны, требовало быстрого, почти немедленного реагирования, а с другой – обязывало к взвешенному подходу и прагматичному расчёту.
– Господин Президент, – тихонько побарабанив костяшками пальцев в дверь, проговорила секретарша, – время приёма подошло. Разрешите начинать?
«Могла бы и не стучаться, – подумал президент, скользнув взглядом по нескладной фигуре Сары, заключённой в серый, без всяких дамских штучек и излишеств, брючный костюм. – Топает как слон, за милю слышно!»
А вслух сказал положенную по регламенту фразу:
– Начинайте! Пусть заходят в порядке очереди. И – гасите свет, именем Конституции Соединённых Штатов Америки, во благо демократии!
Секретарша удалилась в приёмную и тотчас же погасила свет.
– Посетитель номер один, – провозгласил через динамики голос Сары, модифицированный электроникой до уровня приятного женского тембра благодаря тайному указу президента, отданному техническим службам.
Первыми заявились, конечно же, евреи, оказавшиеся, как и предположил президент, представителями наследников Малевича. Их визит не принёс ничего неожиданного для Джона-Абдуллы. В кромешной темноте дети Израилевы добрых сорок минут о чём-то рассказывали президенту, переходя время от времени с иврита на идиш. Из всего сказанного Джон-Абдулла уловил только приветствие «Шолом Алейхем», где-то в глубине души показавшееся ему как носителю арабской крови немножко неприятным. А в остальное время президент (благо, что невидим для посетителей) откровенно скучал и даже переводчик с любого языка на свой родной «некст америкэн лэнгвидж» не включил. Всё и так было яснее ясного. И когда зашуршали в темноте бумаги (евреи в силу своего национального упрямства единственные из всех народов мира не перешли на электронные носители информации) – это означало, что на стол ложатся очередные петиции с требованием оплатить наследникам великого Малевича компенсацию. Причём сумма морального ущерба наверняка равнялась двум, а то и трём годовым бюджетам Америки. Шуршание бумаг, кстати, означало и окончание визита. По наступившей следом тишине Джон-Абдулла догадался, что, оставив петицию на столе, еврейские родственники Казимира Малевича покинули кабинет, демонстративно не прощаясь, что должно было означать их крайнюю степень неуважения к государственной власти.
Деньги, деньги… Всем нужны деньги. А где их взять? Конечно же, иногда эти «бедные родственники» так надоедали президенту, что ему хотелось просто взять и откупиться от всех Малевичей разом. Естественно, не на их условиях, а на разумных, государственных – по тарифу об авторском вознаграждении и по курсу доллара США того года, когда была написана (тьфу ты, «написана» – мазня мазнёй) пресловутая картина.
Но и на эти весьма суперкомпромиссные реверансы средств не имелось. В резервном фонде хранились четыре миллиарда свеженьких, совсем недавно напечатанных Государственной типографией долларов. Да ещё «хвостик» небольшой из двадцати трёх тысяч пятисот семидесяти пяти долларов. И увеличить данную сумму не представлялось никакой возможности.
Потому как закончился мягкий армированный пластик с водяными знаками и 3D-чернила – то, на чём и чем печаталась валюта Америки. На пополнение валюты необходимо было где-то изыскивать средства…
– Посетитель номер два, – прерывая размышления Джона-Абдуллы, раздался в динамиках голос Сары.
Приглушаемые чёрным персидским ковром простукали по полу каблучки. Джон-Абдулла выдержал паузу, тщетно вглядываясь в темноту, где уже должна была находиться «сдобная булочка», числящаяся в очереди следом за евреями. Блондинки не являлись для президента эталоном женской красоты, больше ему нравились брюнетки, но это не означало, что на своём жизненном пути он уклонялся от объятий, в случаях если девушка со светлым цветом волос ему эти объятия раскрывала.
Сам Джон-Абдулла женщинам нравился всяким, будучи мужчиной видным, высокого роста и крепкого сложения. Особое трепетание у дам вызывала его пышная шапка мелких кудрей, а также выдающийся восточный нос с горбинкой.
Президент представил себе сидящую напротив белокурую красавицу в томном изнеможении, настолько низко склонившуюся над столом, что её объёмистая грудь, увлекаемая силой гравитации, весомой тяжестью легла на столешницу…
«Если отодвинуть в сторону старинный чернильный прибор, имитирующий статую Свободы, – сладко размышлял он, невольно отвлекаясь не только от предыдущего визита, но и от неприятностей с Техасом, – и податься рукой вперёд, то постепенно, заползая на свой край стола, можно дотянуться до противоположного края… У-х… И при определённом везении уткнуться пальцем прямо в декольте, в ложбину между этими спелыми волнительными грудями… Ой-ёй-ёй-ё-ёй! Как же всё-таки радует глаз мужчины подобные рельефы женского тела! А уж как они радует его руки…»
Президентские волнительные думы прервало хлюпанье и шмыганье носом, похожее на плачь.
– К-хэ, к-хэ! – ненавязчивым покашливанием озвучил Джон-Абдулла свою официальную позицию, выражающую непонимание причины возникновения услышанных им звуков.
– Ах, господин Президент, – раздался печальный женский голос из темноты, – я так несчастна…
«Дура! – мысленно отреагировал Джон-Абдулла. – Потому и несчастная. С такими прелестями давно нашла бы себе состоятельного дурачка и крутила бы им как хотела».
– А в чём твоя беда? – спросил президент, оставляя свои тайные думы при себе.
– Дело в том, что я сирота, – начала рассказ блондинка. – Детство и юность мои прошли на задворках высшего общества, при скромно содержащей меня матери и вдали от отца, не ведавшего о наших несчастьях…
Рассказ блондинки прервался на этот раз бурными рыданиями.
– Печальная история, – вставил словечко Джон-Абдулла, – И чем же президент США может помочь тебе, гражданка великой страны?!
Рыдания сошли на нет, и блондинка продолжила:
– Совсем недавно мамочка моя безвременно скончалась. Умирая, она позвала меня к смертному ложу и воскликнула в агонии: «Вот твой отец! Найди его, и с ним – будешь счастлива!», а после протянула мне фотографию мужчины…
Не сдержавшись, блондинка зарыдала пуще прежнего.
– Ну, не плачь, не плачь, детка, – понимая, что разговор принимает мелодраматический характер и близок к разрешению, спокойно и почти официально, как добрый покровитель своих избирателей, заговорил Джон-Абдулла. – Я передам фотографию в службу безопасности, и они отыщут твоего утраченного отца, который наверняка будет несказанно рад вашему воссоединению. И наверняка обретённый отец восполнит твои лишения, сделав тебя счастливой…
– О! Я уверена в этом! – воскликнула блондинка.
– Вот видишь! И, может быть, я когда-нибудь встречусь с тобой, чтобы услышать историю твоего нового счастья. Мы найдём тебе отца…
– Господин Президент, – воодушевлённо перебила Джона-Абдуллу блондинка, – я уже счастлива… Я уже нашла отца!
– Да-а? – удивился президент – И кто же он?
– На фотографии, переданной мне милой мамочкой, стояла разборчивая подпись: «Любимой от Джона-Абдуллы эль Саида Оглы».
– Это от меня, что ли? – опешил президент. – Быть того не может!
– Чистая правда, господин Президент! Я – ваша родная дочь!
– Не знаю, что и сказать, – стушевался Джон-Абдулла, – а сколько лет-то тебе?
– Двадцать три…
– Двадцать три-и? – с сомнением протянул президент. – Это значит – я стал твоим отцом в четырнадцать лет?! Но…
– Тревога проникновения! Тревога проникновения! – заревели динамики, включившись одновременно с красным стробоскопом – сигналом особой ситуации.
Джон-Абдулла в сполохах света увидел на другой стороне стола контур женской фигуры, что завибрировала, теряя очертания, и, коротко вспыхнув, распалась на молекулы. Сработал встроенный нейтрализатор, действующий при обнаружении и идентификации чужеродных космических гипертел.
Когда включился свет, в противоположном кресле никого не было. А в комнате ощутимо пахло озоном.
«Вот же, дерьмо межгалактическое! – выругался Джон-Абдулла, раздосадованный запоздалой догадкой. – Опять подсунули сгенерированное на биокристаллах изображение человека с интегрированным модулятором речи… Послание от каких-нибудь собратьев по разуму».
На столе включился скрытый в столешнице аварийный монитор, и офицер космической безопасности спешно доложил:
– Господин Президент! Сэр, нам удалось выявить незаконного пришельца из дальнего космоса…
– Понятно, понятно… – перебил Джон-Абдулла докладывающего офицера. – А в чьём образе явился пришелец? Я слышал, что они тщательно изучают историю Земли и не допускают случайностей…
– В образе некой Мэрилин Монро! – ответил офицер, скосив глаза на электронного суфлёра, видимо, не очень понимая, о ком идёт речь. – В базе данных значится как актриса кинематографа середины двадцатого века. Может, вы решите не продолжать аудиенцию?
– Нет, продолжим, – ответил Джон-Абдулла, не желая, чтобы из Чёрного дома до оппозиции дошли слухи о нарушении президентом демократических прав и свобод граждан. – Пять минут перерыв – и продолжим!
Хотя разве это возможно, чтобы восстановить силы за пять минут?
Кошмар с Техасом, начавшийся с утра, безуспешные поиски решения, невнятная рекомендация совета валить всё на «руку Кремля» вымотали президента до предела. А глупый розыгрыш пришельцев с внебрачной дочерью окончательно выбил его из равновесия.
«Да что я держусь за это кресло? – завозилась в голове мыслишка, отдающая отчаянием. – Президент Америки! Президент… Да пропади всё пропадом! Может, уйти спокойно в отставку по состоянию здоровья, чтобы без позора? Пожалуй… Вот если не найду решения до вечера – подаю в отставку и начинаю размеренную жизнь! Как там, кстати, имя это милой актрисочки? Мэрилин Монро? Нужно заказать из архива парочку её фильмов! А то заботы, заботы…»
Ситуация на планете Земля в первой четверти XXII века и в самом деле сложилась непростая. Человечество, ранее стремившееся осваивать космические просторы, не нашло в других галактиках ничего важного для собственного развития. Ничего, кроме цивилизаций, подобных земной. Со схожими проблемами, основанными на борьбе за ресурсы. И поэтому все попытки проникновения в глубины Вселенной человечество прекратило. Даже наоборот – земляне старались отгородиться от навязчивых пришельцев, предпочитая заниматься исключительно внутренними проблемами.
На всеобщем довольно тусклом фоне неплохо себя чувствовали те государства, что имели ресурсы, или те, что были похитрей. Доминировали Россия и Китай, не ввязывавшиеся ни в какие соревнования систем, а нацеленные на внутреннюю экономику. Искушённая древняя Европа с богатым дипломатическим опытом и малотехнологичная Африка, получившая довольно ощутимое развитие за счёт климата, позволяющего засеивать и собирать урожай четыре раза в год, искали расположения у стран-лидеров и находили – к взаимной пользе.
А вот Америка, оказавшись в изоляции, теряла влияние, теряла былую мощь и в конце концов начала терять штаты. И уже почти полвека должность президента США не являлась самой почётной и желанной из всех возможных политических мечтаний.
И, конечно, Джон-Абдулла понимал, что однопартийцы ни в какую отставку его не отпустят, но, помечтав об уходе, на некоторое время даже успокоился.
– Сара, – приказал он по громкой связи, коснувшись пальцем сенсора на столе, – пригласите следующего посетителя…
Секретарша, словно ожидая президентского указания, тут же откликнулась объявлением в динамиках и одновременно погасила свет в Чёрном кабинете.
– Посетитель номер три.
– Здр-равствуйте! – раздался от двери мужской энергичный голос с доминирующей лёгкой картавинкой. – Здр-равствуйте, коллега!
– Коллега? – удивился Джон-Абдулла обращению невидимого в темноте собеседника. – Почему коллега? Вы президент?
– Можно сказать и так… – высокопарно начал посетитель и неожиданно выругался: – Чёр-рт возьми! Пр-роклятье…
Судя по глухому стуку, он, слишком энергично разбежавшись в темноте, ударился об угол стола.
– Вы в порядке? – спросил Джон-Абдулла, втайне рассчитывая, что на этом встреча и закончится.
– В полном пор-рядке! – с некоторыми болевыми нотками в голосе ответил посетитель. – Что вы, батенька, это сущая ер-рунда, во вр-ремя выступлений на бр-роневике бывало и похуже… Итак, позвольте пр-редставиться: вождь мир-рово-го пр-ролетар-рьята Владимир-р Ильич Ленин! Собственной пер-рсоной…
Про Ленина Джон-Абдулла читал в обязательном для президентов ознакомительном курсе с историческими личностями. Причём, видимо, из-за особенностей толерантности американской системы Ленин упоминался как в разделе «Герои мировой истории», так и в разделе «Тираны мировой истории».
В появлении в президентском кабинете первой половины двадцать второго века личности из века двадцатого ничего удивительного не было. Запрещённые в Америке, но совершенно свободно функционирующие во всеобщем пользовании в России и Китае, открытые уже лет двадцать «Коридоры времени» доставляли в любую историческую точку и обратно. Причём в прошлое благодаря развитию науки путешествия стали не редкими. А вот с будущим что-то совсем не получалось. И частенько исторические личности из прошлого, опять же запрещённые к официальному въезду в Америку, добирались через океан в Мексику и, нелегально перейдя границу, попадали в Штаты…
– Рад знакомству, Владимир Ильич, – вежливо заговорил президент. – Чем обязан?
– Пр-рибыл помочь вам, батенька вы мой!
– Стоит ли так затруднять себя? – с некоторым недоверием спросил президент: – В вашем возрасте… Вы ведь прожили такую насыщенную жизнь…
– Ар-рхискучно стало, дор-рогой товар-рищ, – ответил Ленин, – когда я лежал в мавзолее, мне было интер-ресно наблюдать за потомками, что пр-риходили на встр-речу со мной как с великим человеком и учителем. А как только меня пр-редали земле, я тут же заскучал. Смер-ртельно! И еще один ар-рхи-важный момент! Пр-редставляете – мне вас жалко! Жалко как себя самого! Мы ведь с вами, по сути, заложники одиночества своего высокого государ-рственного положения…
– Ох, – не удержался от вздоха Джон-Абдулла, – правда ваша…
– Пр-равда? – на секунду оторопел Ленин. – Ах да – известная газета большевиков… Итак, на чём я остановился? А, вот! Я знаю, батенька, как вашему гор-рю помочь…
– Знаете?
– Всё пр-роще, как говор-рят у нас в Р-россии, чем пар-ре-ная р-репа! Нужно устр-роить р-революционное восстание в какой-нибудь кр-рупной пр-роцветающей стр-ране, желательно в Р-россии, и ваши отделившиеся штаты буквально на следующий день побегут пр-росится обр-ратно к вам в компанию, опасаясь р-распр-ростр-ранения коммунистических идей, гр-раничащих с фанатизмом. В конце концов стар-рый добр-рый стр-рах, внушаемый «р-рукой Кремля», никто ещё не отменял…
Президент задумался: «Второй раз сегодня слышу я про «руку Кремля», значит, неспроста! А что? Терять мне нечего. Вдруг дело и выгорит… Это же Ленин, не кто-нибудь!»
– И как же это сделать? – спросил Джон-Абдулла, ещё не окончательно избавившийся от сомнений. – Да и кто возьмётся?
– Батенька, – засмеялся Ленин, – вы имеете дело с пр-ро-фессиональным р-революционер-ром! Конечно, у меня нет сейчас под р-рукой готового на всё пр-ролетар-рьята, но имей я на р-руках вместо пр-ролетар-рьята четыр-ре с половиной миллиар-рда доллар-ров…
– Доллар-ров?! – ахнул президент, невольно по-ленински грассируя.
– Доллар-ров, дор-рогой товар-рищ Джон-Абдулла, доллар-ров, и чер-рез месяц-др-ругой Р-россия будет полыхать в огне р-революции… Повер-рьте слову стар-рого большевика!
– А можно, господин Ленин, – осторожно спросил президент, – сначала революцию в России устроить, а уж потом деньги? С бюджетом у нас, знаете ли…
– Р-рад бы, да вот никак… Р-революция без денег – это нонсенс! На это пр-рямо указывал Максимилиан Р-ро-беспьер-р – становой хр-ребет Великой фр-ранцузской р-рево-люции… Там ведь они тоже, использовав экспр-ропр-риир-ро-ванные ср-редства, смогли обойтись без пр-ролетар-рьята – а каких дел натвор-рили… «Отр-речёмся от стар-рого ми-ир-ра!» Ну, могу из личного уважения к вам сбр-росить пятьсот миллионов… Итак, окончательная сумма – четыр-ре милли-ар-рда доллар-ров!
– Эх! – сорвался с места президент и тоже долбанулся ногой об угол стола. – Чёрт побери! Сара, дайте свет! Немедленно!
Вспыхнул свет, и через некоторое время, когда глаза привыкли к ярким лампам, президент увидел перед собой того самого мужчину из приёмной (а ещё из брошюр про героев и тиранов истории), с бородкой и усами, в костюме-тройке и в галстуке с крупными горошинами. Это был Ленин. Владимир Ильич протягивал президенту финансовый магнитный накопитель и смотрел добрыми, с лукавым прищуром глазами. Самыми честными глазами на свете… Таким глазам хотелось непременно поверить.
Джон-Абдулла взял магнитный накопитель и повертел его в руках… Денег тоже было жаль… И где гарантии?..
– Вижу, батенька, что вы не довер-ряете мне? – уловил Ленин сомнения Джона-Абдуллы. – И пр-равильно делаете, скажу я вам! Поэтому я и пр-ришёл к вам как к великому го-судар-рственному деятелю ар-рхикр-рупного масштаба. Я не ошибся в вас. Все ваши пр-редшественники – др-рянь, мелкая р-рыбёшка. А вы… И вам, именно вам я помогу победить Р-ро-сию, чего не удавалось никому… Они – пр-редали меня дважды… Сначала забвению, а после – земле… Так вот, опир-раясь на меня, вы сможете купюр-ры, вложенные в дело р-революции, не только вер-рнуть, но и пр-реумножить…
– Да вы что? – ахнул Джон-Абдулла.
– Да-да – пр-реумножить! – возвышенно продолжал Ленин, для пущей убедительности влезая на чёрный рояль, где, встав в полный рост, вытянул вперёд правую руку. – И самое главное – на вашу долю выпадет великая миссия отсечь эту стр-рашную «р-руку Кр-ремля», веками гр-розящую из-за океана!
– Но как? – чуть не со слезами в голосе вскричал Джон-Абдулла. – Возможно ли?
– Вот так! – Владимир Ильич в ораторском порыве топнул ножкой по роялю и ребром ладони левой руки ударил правую в локтевом суставе, заставив руку согнуться под углом девяносто градусов. Постояв в этой позе немножко, словно позируя для будущего памятника, продолжил: – Читать нужно, батенька, основоположников! Мар-ркса, Энгельса и меня, конечно… Ну ладно, устр-роим вам ликбез. Что сделает р-российская бюр-рократия как самый богатый класс государ-рства в новых условиях свер-ршившейся р-революции? Тут же выведет свои финансовые р-ресурсы за р-рубеж! А куда? В Китай, конкур-рентам? Ни в коем случае! В пр-родажную Евр-ропу, чтобы напитать её др-ряхлую экономику? Ни пр-ри каких условиях! Деньги пойдут пр-рямиком на счета независимых амер-риканских банков, где вы их моментально замор-розите и экспр-ропр-риир-руете! И после этого акта возмездия если «р-рука Кр-ремля» и потянется к Амер-рике, то исключительно за подаянием!
На фразе «исключительно за подаянием» Ленин сорвал с головы кепку и продемонстрировал, обнаружив неплохой актёрский талант, как Россия будет просить милостыню у Америки, а после не удержался и со всей силы хватил кепкой об пол.
– Да здравствует революция! – воскликнул Джон-Абдулла и, не отходя от стола, с помощью сенсорной панели управления государственными ресурсами перевёл на магнитный накопитель Ленина четыре миллиарда долларов США.
– Подтвердите перевод четырёх миллиардов долларов! – запросила дублирующая аудит система, установленная на автономном модуле Сары.
Джон-Абдулла повторно набрал секретный код, завершив манипуляцию нажатием требовательно мигающей клавиши «Подтверждение».
– Да здр-равствует р-революция! – отозвался Ленин на кличь Джона-Абдуллы и, дождавшись перевода средств, спустился с рояля. Затем подошёл к президенту, по-отечески обнял его, забрал финансовый накопитель, водрузил на голову кепку и церемонно поклонился. – Вы – великий человек, батенька вы мой! И я немедленно отпр-равляюсь в Р-россию для скор-рейшего начала восстания! «Пусть сильнее гр-рянет бур-ря!» Чем быстр-рее всё начнётся, тем скор-рее в вашей мно-гостр-радальной стр-ране дела пойдут на попр-равку!
И Ленин, напевая «Отр-речёмся от стар-рого ми-ир-ра!», твёрдым шагом вышел из Чёрного кабинета, оставив Джона-Абдуллу полным надежд на скорые глобальные перемены мирового масштаба…
А приблизительно через час президенту доложили, что патруль службы безопасности обнаружил в туалетной комнате немаркированный клининг-службой Чёрного дома мешок, в котором среди мусора находилась ношеная одежда: костюм-тройка, рубашка и галстук в горошек. И ещё – завёрнутые в тряпочку фальшивые усы и брода.
Изучение отснятого материала камер внутреннего наблюдения показало, что вещи принадлежат посетителю личной аудиенции с президентом, зарегистрированному под именем Владимир Ильич Ленин. Что химический состав одежды совпадает с анализаторами видеокамер. Что даже усы и бородка сходны по спектральному анализу с изображением…
«Ну вот и конец… – обречённо подумал Джон-Абдулла. – Это не просто отставка… Это позор и тюрьма. Ну не тюрьма, пусть даже только позор… Хотя, может, и обойдётся – на кой чёрт правящей партии обнародовать свои промахи… Но как без денег управлять страной? Как побеждать на выборах? Идиот, я же сканировал его лицо сетчаткой, и биологически активированная память не выдала мне никаких соответствий… Спокойно, спокойно… Кто же это приходил ко мне в роли Ленина: Малевичи, пришельцы, русские? Авантюристы из Европы? Да какая теперь разница! Тихонько собраться, выйти по подземному ходу до секретного гаража с машиной и бежать через мексиканскую границу. А там – уже не достанут. Ничего, ничего… Первым делом – вырваться отсюда. Как предусмотрительно, что в маленьком, неприметном банке Мадагаскара на чёрный день мною отложена кругленькая сумма. Видимо, этот самый чёрный день уже наступил…»
Вытряхнув положенные по регламенту, но давно ставшие никчёмными средства индивидуальной химической защиты из тревожного чемоданчика, Джон-Абдулла быстро уложил в него самое необходимое: личные вещи, две упаковки питательных БАДов, заменяющих пищу и воду, и выудил из потайного отдела сейфа, не сканируемого даже микроволновым радаром, персональную электронную карту на имя Мохатмы Гамбринуса аль Рашида.
«Главное – не вызвать подозрение у Сары, – настраивал себя Джон-Абдулла, успокаивая дыхание. – Главное, чтобы она ничего не поняла…»
Но Сара поняла буквально всё. По лихорадочно блестящим глазам президента, по нервной одышке и – по тревожному чемоданчику.
Лицо её от гнева побелело настолько сильно, что над губой явно прочитались небольшие гормональные усики. А рука Сары решительно потянулась к опломбированной оранжевой кнопке с надписью «Тревога в случае угрозы национальной безопасности». И замерла в дюйме от кнопки…
Джон-Абдулла тоже понял Сару на все сто тридцать пять процентов, увидев в её строгом лице – лицо Демократической партии, стоящей в данный момент за её широкой спиной. Партии, которая при любых условиях терять власть не хотела.
Поэтому подземный ход, побег через мексиканскую границу и счёт в далёком мадагаскарском банке отменялись. Окончательно и бесповоротно.
И значит, завтра Джона-Абдуллу ждал очередной президентский день с экономической ситуацией, определяемой валютным запасом страны, состоящим из сохранившихся двадцати трёх тысяч пятисот семидесяти пяти долларов. И значит, завтра Великой американской нации предстояло услышать обращение президента, раскрывающее подлые происки могущественной «руки Кремля».
Борода из ваты
И много, много радости…
В костюмерной привычно пахло нафталином, горячим утюгом и специями от китайской лапши. Причём на первых два аромата нос Игоря реагировал спокойно, а вот на последний – с отвращением. С оценкой: «вонь несусветная»!
Дожив до своих тридцати семи лет холостяком, он предпочёл бы поголодать, чем позволить себе питаться этим сомнительным блюдом, приправленным какой-то травяной пылью из пакетиков с непонятными иероглифами. Но хранительницы фондов театрального костюмерного цеха Агриппина Денисовна и Алла Ильинична – барышни переходного возраста из зрелого в катастрофически зрелый (чтобы не сказать в перезрелый), так же, как Игорь, семьями не обременённые и не ведающие посему домашней пищи, – всем гастрономическим изыскам предпочитали снедь в пакетиках.
Реквизиторский цех, радиоцех, осветители и машинисты сцены тоже, питаясь чем попало, вносили свою посильную лепту в общий ароматический фон храма искусства для детей и юношества.
Оттого в краевом театре юного зрителя, где и находилась эта самая вышеуказанная костюмерная, всё то, во что облачались актёры, выходя на сцену: от мушкетёрских камзолов и широкополых шляп с плюмажем до одеяний Великого и Ужасного Гудвина и Мудрого Страшилы, – всё без исключения отталкивающе пахло сомнительными пищевыми концентратами.
Хотя порой некие «свежие ветры» чудесным образом корректировали застоявшуюся атмосферу. И в охваченный данным повествованием период, предвещающий красные дни календаря, по коридорам театра, побеждая все запахи как костюмерного, так и других цехов, артистических гримёрок, а также слабоалкогольные и парфюмерные (сливающиеся иногда в единое амбре), густо колобродил пихтовый дух от установленной в фойе зелёной красавицы, ещё даже не наряженной, но уже пустившей в ход свои флюидные чары.
Снимая с плечиков красный халат Деда Мороза и накидывая его на себя, Игорь недоумевал: какое-то время стало излишне расторопное! Вроде только что отработал прошлогодние утренники и снёс халат на хранение… Когда год успел пролететь? Неизвестно! А вот уже и декабрь подкатил…
Ну а декабрь для всех тюзовских актёров, одним из которых Игорь и являлся в течение десяти с какими-то копейками лет, неминуемо становился месяцем желанных школьных и детсадовских новогодних утренников, городских ёлок и, конечно же, квартирных междусобойчиков c неугомонными в праздничной широте души родителями, жаждущими, чтобы их чада под песенку о ёлочке походили по комнате кругами, держась с одной стороны за варежку сказочного Деда и за руку его внучки Снегурочки – с другой.
Но для Игоря в наступивших реалиях такое всегда многообещающее преддверие череды изнурительных, но материально плодотворных дней принесло, скорее, тяжёлые заботы, чем радостные ожидания. Близкое и доступное, пусть маленькое, но счастье треснуло на несколько осколков. И можно ли будет склеить разбившееся – предугадать не представлялось возможным.
Во-первых, выяснилось, что он лишился специально для себя пошитого на сэкономленные с большим трудом деньги совершенно нового костюма Деда Мороза. Прекрасного костюма: с меховым воротником, меховыми же манжетами и выстроченными на специальной машинке серебряными снежинками по кумачовому полю. И что же? Все меховые детали халата, шапки и рукавиц, коими Игорь так гордился, сожрала за лето гадкая моль! В довершение всего наводнив сумку с хранящимися костюмом, бородой и париком своими дурацкими личинками…
И неприятный этот факт утраты костюма в какой-то степени ставил ближайшее финансовое благополучие Игоря под сомнение. Как можно работать, не имея амуниции? Никак! Без вариантов…
Спасло Игоря то, что в костюмерной театра расхватали ещё не все имеющиеся в наличии костюмы Деда Мороза. Старенькие, плохонькие, с уже замызганным реденьким бархатом, но всё же пригодные для новогодних мероприятий.
Успев урвать один комплект, правда, без бороды и усов, Игорь, немного успокоенный решением первой проблемы, покинул примерочную. Для полного счастья ему предстояло самому смастерить бороду и, скорее всего, из обыкновенной медицинской ваты, но это можно было считать всего лишь мелочью.
Ради выхваченного из рук судьбы, чуть великоватого ему дедморозовского халата он изъял из личных новогодних припасов бутылочку немецкого ликёра и баночку лососёвой икры для выражения нужным людям крайней степени благодарности, так как актёр, не умеющий выразить благодарность перед цехами и администрацией, вряд ли может рассчитывать на что-то.
И спасибо многоуважаемым костюмершам Агриппине Денисовне и Алле Ильиничне, благоволившим к Игорю почти как к сыну. Иначе ни ликёр, ни икра в зачёт не пошли бы. А так: кому-кому, а Игорю – как родному!
Агриппину Денисовну и Аллу Ильиничну за это самое доброе к себе отношение, которое Игорь немножечко использовал в корыстных целях, он ценил искренне и даже уважал. Своих детей эти старые девы не заимели и щедро изливали свою нерастраченную нежность друг на дружку, за что в коллективе их не совсем справедливо, или даже совсем несправедливо, прозвали лесбиянками и придумывали про них всякие забавные небылицы.
И ржали над собственными выдумками, как кони.
Игорь в подобных мероприятиях не участвовал. И Агриппина Денисовна вкупе с Аллой Ильиничной об этом знали и как умели тоже выражали свою ответную благодарность Игорю.
А Игорь в самом деле в обыденной жизни против лесбиянок ничего не имел. Даже находил в женском совокуплении нечто эстетическое. Гомосеков не понимал – это правда (и не одобрял), а лесбиянки никак его не смущали.
Единственная претензия, которую Игорь мог бы предъявить Агриппине Денисовне и Алле Ильиничне, – это запах. Он предпочёл бы, чтобы в костюмерной пахло не так, как пахло, а восковыми свечами, например. А в эти предпраздничные дни чтобы пахло мандаринкой. Но это уже так…
А вот вторая проблема вырисовывалась как не менее (если не более) серьёзная. Его Снегурочка – Ирочка Сальникова, – вот уже пять лет бок о бок преодолевавшая с Игорем все новогодние заказы, подошла к началу праздничных трудовых будней отягощённая беременностью, к тому же сопровождаемой сильнейшим токсикозом. Да ещё молчала до последнего, видимо, в расчёте, что всё рассосётся само собой. И если костюм при желании и изворотливости можно было где-то перехватить, то найти Снегурочку (да ещё со своим собственным нарядом Снегурочки) за неделю до открытия «охоты» представлялось делом практически невозможным.
Тупик! Даже не тупик, а тупой тупиковый тупик!
Два дня Игорь метался по театру, висел на телефонах, звоня коллегам в драму, музкомедию и даже в Институт культуры.
Тщетно.
Любой на его месте сдался бы. И, чего греха таить, Игорь тоже приготовился сдаваться. Но ведь именно Новый год – волшебный праздник!..
Говорят, под Новый год,
Что ни пожелается —
Всё всегда произойдёт,
Всё всегда сбывается.
Бац! И заслуженный артист Чувашской АССР Константин Маслаченко ломает ногу на ровном месте, высвобождая не только энное количество забронированных на себя заказов, но и свою Снегурочку, премьершу их театра, любимицу главрежа – семнадцать лет бессменно играющую Золушку, при этом всё ещё молодую и красивую Наташеньку Комаровскую. Единственную в труппе актрису, передвигавшуюся по театру исключительно в облаке французских духов «Шанель № 5», не смешиваемом с другими запахами.
О такой Снегурочке можно воздыхать тайно и мечтать. А невезунчикам, подобным Игорю, даже мечтать бесполезно. Хотя – кто запретит?!
Наташенька внешне выглядела как настоящая Снегурочка из кино про Морозку. Не то что перестарки из драмы, похожие больше на переодетых злых волшебниц, или глупенькие студентки из института, не умеющие ни ступить, ни молвить, или ещё вот веселушки опереточные, сбивающиеся с «В лесу родилась ёлочка» на «Ой, мороз, мороз» после третьей рюмки.
А тут – удача! И никаких просьб и унижений – он ей в сложившейся ситуации нужен оказался не меньше, чем она ему!
Ну а уж какой у Наташеньки костюм Снегурочки – вообще сказка! В нём достаточно только войти в зал к детям – и можно уже ничего не говорить. Костюм сам всё сыграет.
В итоге: не было бы счастья, да несчастье помогло!
Была, правда, и третья причина для расстройства. На первый взгляд пустячная, а на самом деле – о-го-го! Уже несколько дней Игорь не мог дозвониться до дяди Саши Анатольевича. Абонент находился вне зоны доступа. А Игоря очень и очень волновало мнение дяди Саши Анатольевича по некоторым вопросам. Более того, многое для Игоря зависело от содержательной части мнения дяди Саши Анатольевича. Но некая эйфория от удачи в решении двух поступивших на повестку ранее проблем отодвинула несостоявшийся телефонный разговор на второй план.
Игорь вышел из театра в неплохом расположении духа, ускорив невольно шаги из-за опружиненной двери, подталкивающей в зад всех исходящих, невзирая на их звания и вклад в развитие отечественного театра.
На широкой улице, пролегающей мимо фасада театра, шумели машины, сыпали искрами снующие троллейбусы, бубнили толпы прохожих. А здесь, в переулке, ведущем к служебному входу, было тихо и грязно. И ещё пахло конским навозом. Не зря, значит, Игорь слышал через приоткрытую форточку костюмерной стук конских копыт и лошадиное ржание. Не зря…
Действительно, недалеко от входа в театр красовались довольно крупные, неправильной формы шарики помёта, принадлежащего не иначе как лошади. И к ним мелким скоком спешили расторопные воробьи.
Я-йа-блоки на снегу,
Я-йа-блоки на снегу.
Ты им ещё поможешь,
Я себе не могу.
Невольно вспомнилась Игорю популярная какое-то время назад невыдающегося качества песенка.
А снег, кстати, тоже был не образцовый. Выпавший ещё в середине ноября, он более чем за месяц слежался, притоптался, запачкался – словом, не соответствовал приближению Нового года совершенно.
Но, к счастью, ситуация в небе менялась прямо на глазах.
Ветер, словно бурлак, тянущий баржи, стаскивал в кучу надувшиеся изнутри тёмные тучи, в народе называемые снеговыми. А тучи, уплотняясь друг в друга, начинали сеять ледяную крупку, постепенно переходящую в крупные, смахивающие на тополиный пух снежинки. И всё это в целом подтверждало факт, что справедливость есть на белом свете.
Слава тебе, Господи!
Мэйд ин хэвен
«Слава тебе, Господи!» – глаголил кумачовый транспарант, растянутый между величественными колоннами на вратах Небесной канцелярии.
Вот уже семь дней и ночей архангел, имя которого называть не имеет смысла, ибо оно хорошо известно каждому интеллигентному человеку, возымев в особые помощники своих семерых ангелов стихий, пытался наладить падение снега на тех территориях, где календарная зима давным-давно вступила в свои законные права.
И что же, велик ли в итоге вышел прок от тех несусветных усилий?
Увы, то ли оскудела природа, то ли нечистый мутил воду – не получалось из этой затеи практически ничего.
Можно сказать, что снег собирался в Арктике и Антарктике по крупинкам, вызывая тревожные возгласы наблюдающих за ситуацией земных экологов и сторонников теории глобального потепления. Ангелам приходилось соблюдать тщательную конспирацию, отвлекая экологов всякими невинными соблазнами (в основном подбивая втихую на употребление вина и других алкогольных напитков), чтобы подкопить снежка и набить им заготовленные тучи.
Неужели и сии потуги не увенчались должным успехом?
Ни на малую толику! Работа проделывалась колоссальная, но на огромную территорию Сибири и Дальнего Востока снега явно не хватало. А также хотя бы на Швецию, Финляндию и Норвегию. Об иных, достаточно удалённых от Севера странах беспокоились менее – для Европы достало бы, как обычно, простого холодного дождя.
Пробовали даже морозить в космических глубинах отходы парникового эффекта Земли, превращая их в снег. Но однобокая технология не позволяла полученный сгенерированный продукт протащить сквозь атмосферу – в плотных слоях снег опять превращался в пар благодаря внедрённым в своё время Господом Богом законам физики.
Можно было бы прибегнуть к таинствам и чудесным образом рассыпать снег на безмятежных земных просторах, но исключительным повелением Всевышнего главные земные устои могли быть поколеблены не иначе как по особому поводу и особыми святыми и праведниками, как в известном случае с Покровом.
Тем более попирание устоев являлось совершенно немыслимым после того, как все законы физики были открыты и стали достоянием широкой общественности.
Указывает ли вышесказанное на отсутствие внятного решения?
Скорее нет, чем да. Пришлось в конечном итоге (но хотя бы легально) обращаться в иерархию Святых Сил, имеющих допуск к физическим законам Земли и владеющих правом истинно совершать для блага людей нечто, не подчиняющееся законам физики. Что во избежание противоречий, через внедрённых в высокую учёную среду ангелов, объясняется как исключения, подтверждающие правила.
Да, собственно, ничего особенного Святые Силы не нарушили. Просто смоделировали, правда, не применяя материального вещества, установку, подобную той, что используется на лыжных трассах и называется «снеговая пушка», в силу своих колоссальных размеров занявшую собой внушительный прогулочный садик, примыкающий к архиву Небесной канцелярии.
И как же свершённое отразилось на придании зиме подобающего облика?
Самым что ни на есть в природе традиционным способом – когда вся эта благословенная система заработала, на Землю, словно мука из огромного мельничного жернова, посыпались снежинки…
Тысячи, сотни тысяч, да что там тысячи – миллионы!
Биохимия
Тысячи, сотни тысяч, да что там тысячи – миллионы!
Приблизительно до полумиллиарда…
Нас именно столько и все мы братья, похожие друг на друга как две капли воды.
Слыхали о таких?
Если нет, то это не значит, что нас не существует.
Потому что если бы не существовало нас, то не существовало бы никого.
У нас всегда есть цель, и к ней мы стремимся ежесекундно.
В этом смысл.
В этом жизнь.
В этом судьба. Судьба, красивая, как песня.
Нас утро встречает прохладой,
Нас ветром встречает река.
Кудрявая, что ж ты не рада
Весёлому пенью…
Сказать, что судьба добра к нам, – будет преувеличением.
Каждый из нас, а нас, как указано выше, немало, испытывается на прочность, изворотливость, жизнеспособность.
Природа не ленива, а мы должны доказать свою силу и выносливость или погибнуть.
Нейтрализоваться полностью.
Зато победитель получает главный приз.
Ради этого стоит постараться!
И много, много радости…
(продолжение)
Ради этого стоит постараться!
Ведь Наташенька пообещала, что если их тандем Деда Мороза и Снегурочки отработает 31-е без сбоев и всякой лажи, то она согласится встретить Новый год вместе с Игорем.
Такой вот разговор состоялся между ними 30 декабря, вскружив Игорю голову, и без того одурманенную ежедневным Наташенькиным присутствием в его достаточно скромной на эмоции жизни. Не той жизни, театральной, где можно было вообразить всё что угодно благодаря системе Станиславского, понятию о зерне роли и предлагаемым обстоятельствам, а жизни, незатейливо именуемой личной. Там у Игоря, в основе своей, размещались разбросанные по разным годам, беря отсчёт от подросткового возраста, осколки его разбитого сердца.
Конечно, у Игоря с нормальной для мужского здоровья периодичностью присутствовали половые связи с женщинами, но не доводилось ему с кем-нибудь не то что по-семейному, а хотя бы просто в паре встретить Новый год.
И вот – пожалуйста!
Как всё-таки удачно заслуженный артист Чувашской АССР Константин Маслаченко сломал ногу, дай Бог ему здоровья!
Разумеется, идея встретить Новый год вместе принадлежала Наташеньке. Игорь, при всём желании, и предложить не решился бы. А проистекала она, идея эта, из Наташенькиной благодарности за самоотверженный жест, можно сказать, Игорев подвиг.
Так получилось…
29 декабря – это уже такой канун Нового года, что почти будто сам Новый год. И работающих Деда Мороза со Снегурочкой после всех поздравительных манипуляций с детьми родители на кухне баловали водочкой. Непременно. Они, конечно, держались, закусывали, отнекивались от больших доз. Опыт присутствовал…
А в предпоследней на этот день квартире расслабились.
Приехав по адресу и войдя в прихожую, детей Игорь с Наташенькой не обнаружили. Оказалось, что сама хозяйка, красивая, умная, но тем не менее несчастная сорокапятилетняя женщина, вызвала сказочного Деда с внучкой для себя.
Сначала растерялись, а потом – поводили с этой, так наивно ждущей праздника дамой хоровод вокруг ёлочки, поспрашивали её на полном серьёзе, кто «зимой и летом одним цветом», предложили почитать стихи с табуретки для Дедушки Мороза, подарили подсунутый в мешок самой хозяйкой подарок, и дело наладилось. Даже весело всем стало.
Завязался разговор. То да сё – сели за стол. Поговорили о жизни, адресами и телефонами обменялись. И как-то незаметно проникнувшись общим настроением, набрались хозяйкиной вишнёвой домашней настойки, оказавшейся на вкус и запах приятной и в определённый момент наповал опьяняющей.
Игорь – ладно, пить он умел и с ног никогда не валился, а вот «внучка» Наташенька и хозяйка квартиры – отключились.
Ну, хозяйка имеет право – тем более за свои деньги, а Наташеньку с Игорем ждал впереди ещё один заказ: в двадцать ноль-ноль на улице композитора Мусоргского в посёлке Южном. То есть ещё как минимум за полчаса пути до места.
Уложив обмякшую хозяйку (представившуюся, кстати, по ходу встречи как «Лариса, и, пожалуйста, не надо никакого отчества») и вполне безотчётно совершив над ней некоторые манипуляции, о которых до времени лучше умолчать, Игорь на руках вынес Наташеньку в поджидающее такси.
На улицу Мусоргского Наташенька с Игорем прибыли в семь минут одиннадцатого, и Наташенька из заблёванного ею в дороге салона автомобиля выйти не смогла. Или не захотела. Не действовали ни просьбы, ни уговоры. Ей было совершенно всё равно.
Игорь пошёл один. Волоча чуть не по полу мешок, колотя посохом по ступенькам, засовывая под седой парик свои выбивающиеся непокорные волосы и периодически возвращая на место ватную бороду, он, поднимаясь пешком на пятый этаж, усилием воли вычёркивал из памяти первую приветственную строчку, произносимую в автоматическом режиме:
Я приехал к вам на праздник в ледяной коляске
И Снегурочку привёз из волшебной сказки…
Поскольку никакой Снегурочки даже на горизонте не наблюдалось.
Дверь в квартиру была незапертой, и, потоптавшись, Игорь отворил её сам. Из тепла жилища в прохладу подъезда потянулся запах и защекотал ноздри мандариновой цедрой и подкисшим салатом оливье. Через короткий коридор хорошо виднелся зал с добрым десятком почти засыпающих детей (как обычно – заказали для одного, а собрали со всего подъезда) и нескольких взрослых с ними.
Дети зевали, а родители смотрели недобро. Отступать было некуда, и он сделал шаг вперёд.
Хочешь не хочешь, а чему быть, того не миновать!
Биохимия
(продолжение)
Хочешь не хочешь, а чему быть, того не миновать!
И пусть цели достигает только один из нескольких сотен виляющих для ускорения хвостиком миллионов близнецов, отправившихся в путь, этого достаточно, чтобы изменить мир вокруг себя.
Изменить контур и химический фон, перенастраивающий мир под новые условия и обстоятельства, диктуемые присутствием победителя.
Того самого единого победителя, празднующего своё торжество, достигнутое миллионными усилиями погибших хвостатых собратьев.
Попадание в цель порождает то, что быть само по себе не может!
Мэйд ин хэвен
(продолжение)
Попадание в цель порождает то, что быть само по себе не может!
Эту простую истину ангел – учитель начальной школы купидонов, благословлённый иерархами на ведение занятий, укрепляющих силу духа, вот уже третий час безуспешно пытался внушить самому юному своему ученику. Пришлось даже оставить его на дополнительный урок после полагающихся по программе укрепления телес и практической стрельбы из лука. Кстати, после занятий в тире ангел-атлет, ведающий физической подготовкой купидонов и владеющий искусством стрельбы из лука не хуже античных героев, тоже выразил сомнение в должном уровне подготовки оного ученика.
И это накануне проверки, учиняемой не кем-нибудь, а сановитыми серафимами. Проверки, венчающей длительную и тщательную подготовку купидонов перед отправкой новой группы на Землю, дабы сеяли оне там любовь и счастье промеж людей.
Неужто истончала вера в посланцев небесных, чьими действиями пути земные определяются?
Не то чтобы очень, однако холодок сомнения ползал в груди ангела-учителя, хотя от исхода времён сомневаться в правильности пути и точности действий, сопровождающих предначертанный свыше путь, он не имел морального права.
Но факты – вещь упрямая, и не далее как на Покров день поступили вести с Земли, глаголящие о многочисленных промахах, допускаемых целым рядом, как выяснилось, слабо подготовленных купидонов выпуска, предваряющего нынешний.
А промах купидона – это не просто пустая утрата магической стрелы, возжигающей нежную любовь в сердце человека. Это сбой, ведущий к искажению личностной природы, с которой бороться человек не в состоянии. Угодит, скажем, стрела неумелого купидона в человеческий желудок, и владелец оного воспылает грехом чревоугодия. И беда-то в том, что не по своей вине, прости, Господи.
А ещё был вопиющий случай, когда купидон, то ли по небрежности, то ли по халатности, пронзил стрелой сердца двух мужчин, породив любовь лиц единого пола, что не поощрялось иерархами даже у самых неразвитых диких животных.
Стоило ли опасаться единичных огрехов, доселе не влекущих общее грехопадение человеческое?
В долгосрочной перспективе – да! Ибо процент совершённых промахов среди действующих купидонов дошёл до невиданной цифры, составляющей две целых семь десятых от общего числа. Даже учитывая списываемые как форс-мажор самоуничтожения любовных стрел при попадании в каменные сердца, такая статистика никого не устраивала.
К тому же вследствие вышеназванного кошмара меж людьми начали процветать так называемые гражданские браки, а то и просто сожительство, Господи, прости.
Означало ли сие возможное смятение в устоявшихся сферах, способное выявить истинные причины нерадивости?
Вестимое дело! И, конечно, на грядущей в пределах обозримого проверке уровня подготовки и образования купидонов, учиняемой самыми сановитыми серафимами, речь об этом поведётся.
Вот в таком серьёзном ключе размышлял ангел-учитель и, глядя на кудрявого нерадивца с пухлыми персиковидными щеками, по которым струились горькие слёзы, на его толстенькие розовокожие ручки с перехваченным, словно ниточками, детским жирком у локтей и на запястьях, мучительно пытался найти нужные слова, способные вразумить и наставить представшего перед ним отрока на путь правильный и полезный.
Но слова его, слетая с губ, не попадали в уши собеседника.
И много, много радости…
(продолжение)
Но слова его, слетая с губ, не попадали в уши собеседника.
Потому что снова и снова, несмотря на все усилия Игоря, абонент дядя Саша Анатольевич находился в недоступной зоне.
Игорь вспомнил о своём важном желании посоветоваться с дядей Сашей Анатольевичем совершенно неожиданно. В тот момент, когда ветер фортуны, казалось бы, несущий явную удачу, подул в другую сторону.
И ведь было-то всё хорошо. Ладно так и складно. Игорь принимал у себя дома Наташеньку, о чём они накануне и уговорились. Наташенька явилась Игорю в совершенной простоте, то есть без защитного облака «Шанель № 5», что способствовало её относительной доступности. Эта ароматная карма была утрачена Наташенькой в непростой период её алкогольного метания в запачканном такси и больше ею не возобновлялась. Но Игоря это ни в коей мере не смущало. Он умилённо стоял за спиной у гостьи, наблюдая её ловкие движения при нарезании сыра и колбаски и при составлении ею объёмистых и аппетитных бутербродов.
Копчёная колбаска волнующе пахла чесночком и перцем, перебивая даже ароматические волны, исходящие от двух с половиной килограммов мандаринов, за неимением хрустальной вазы подходящего размера ссыпанных в большой пластмассовый тазик.
Игорь ощутил, как стремительно овладевает им чувство голода.
В желудке словно зашевелился червяк, сосущий бледными губами все соки из Игорева нутра, и ему нестерпимо захотелось червяка внутреннего, тупо наглеющего с каждой минутой, заморить.
Игорь украдкой почистил две мандаринки – одну для себя, а другую как джентльмен для Наташеньки – и до поры держал их в руках, заведённых за спину для создания приятного сюрприза.
И тут в дверь кто-то позвонил. Игорь нехотя отправился открывать, чувствуя неминуемый подвох. И не ошибся.
На пороге, опираясь на костыли, стоял заслуженный артист Чувашской АССР Константин Маслаченко с загипсованной по колено ногой и злыми пьяными глазами. Проходя мимо Игоря, Константин Маслаченко на ходу подхватил Наташенькину шубку, а после отправился на кухню. Через две-три минуты Константин Маслаченко вместе с Наташенькой, уже накинувшей шубку и прижимающей к сердцу пакет, из которого вытекал запах копчёной колбаски с чесночком и перцем, прошли мимо обалдевшего Игоря, невольно выжимающего сок из мандаринок, зажатых в сведённых судорогой пальцах, и покатились вниз на равнодушно гудевшем лифте.
Игорь бросился к окну на кухне, распахнул фрамугу и, пока Константин Маслаченко и Наташенька шествовали до такси, всем естеством, немо взывая и умоляя о справедливости, мысленно нависал над парочкой, руками, скользкими от оранжевой мякоти, удерживая за жгучую чугунную батарею своё бренное тело внутри квартиры.
Глаза его слезились от ветра.
Мэйд ин хэвен
(продолжение)
Глаза его слезились от ветра.
И неудивительно. Погодка к вечеру повернула на метель, и маленькому купидону, не привыкшему к суровым земным реалиям в райских кущах и расположенных неподалёку от кущ окрестностях, приходилось туговато.
Но момент в его бытности наступил самый ответственный.
Возможно ли счесть суть его забот, как бы стоящих равноудалённо от жизни и смерти?
Вне сомнений! Определённо говоря – «быть или не быть»! Фактор Гамлета в переводе Пастернака. И Набокова, и Лозинского, и других…
Ангел-учитель дал ему последний шанс доказать сущность свою и велел без меткого выстрела, способного объединить судьбу какого-нибудь доброго, но неприкаянного мужчины и соответствующей ему женщины, в школу купидонов не возвращаться. А лучше сразу в случае неудачи отправляться на задворки высших сфер, туда, где стада небесные пасутся, с целью закручивания зловонных хвостов быкам огнедышащим. Что, по мнению ангела-учителя, будет соответствовать присущим отроку способностям.
А это значит, что купидон должен стрелять наверняка.
Задачу затрудняло позднее время – все граждане мужского пола находились либо за праздничными столами, либо под оными.
А женщины… женщины были – то там, то сям, но мужчина, по правилу номер четыре пункта третьего руководства по стрельбе амурными стрелами, поражаться в сердце должен ранее, чем женщина.
И вот после длительных ожиданий, когда по нежному купидоновому тельцу пошла неведанная ему ранее гусиная кожа, распахнулось окно в невысоком панельном доме, и в оконном проёме превосходной мишенью выставился мужчина.
Но можно ли считать счастье, дарованное человеку свыше, необходимым условием совокупного труда высших сил и самого человека?
Двух мнений быть не может! И добавьте к этому ещё и мастеровитость небесных посланцев!
Купидон подул на застывшие ладошки и пошевелил пухленькими пальчиками, чтобы восстановить кровообращение…
Тетива легко натянулась, задрожала, и стрела, пущенная на свободу, пошла, буравя зимнее пространство, чертя в студёном воздухе горячий огненный след.
Выстрел оказался на редкость удачным. Невидимая человеческому глазу стрела, даже не имея в этом явной необходимости, анатомически точно проскользнула между вторым и третьим ребром, наполняя избранное сердце ощутимым жжением и заставляя мужчину в окне схватиться за грудь.
Сердце, бедное сердце!
И много, много радости…
(продолжение)
Сердце, бедное сердце!
Разве может выдержать оно постоянное напряжение.
То испорченный костюм, то выбывшая из строя Снегурочка, то непонятно куда исчезнувший из поля зрения дядя Саша Анатольевич, а то несущие неизвестно что звонки в дверь.
Да, всё правильно, в дверь опять трезвонил неизвестный гость.
Но вот что странно, от нового звонка сердце Игоря не чувствовало тревоги, а скорее, наоборот, заходилось в предвкушении радостных событий.
На этой позитивной волне Игорь отворил дверь.
У порога стояла Лариса, та самая, из квартиры с домашней настойкой 29 декабря. Та самая «Лариса, и, пожалуйста, не надо никакого отчества». Та самая, опьянённая, у которой Игорь, укладывая её спать, сам не зная зачем, расстегнул три верхние пуговицы на платье.
И в конечном счёте та самая, приход которой наполнил его скромный дом небывалым доселе теплом.
А ещё сложным женским запахом, в котором сочеталось многое: от шампуня для волос с деревенской крапивой до загадочной химии колготок.
Оказывается, Лариса просто гуляла по бульвару неподалёку от места жительства Игоря и в какой-то момент почувствовала в сердце странный укол. После чего ноги сами привели Ларису к двери Игоревой квартиры.
И это волшебство они оба приняли как должное.
Игорь открыл шампанское, неумело запустив вырвавшуюся пробку в потолок и проливая неудержимо пенящийся напиток на стол. Оставшегося вина оказалось достаточно, чтобы наполнить до краёв как раз два бокала. Зазвучали куранты, и, ударившись хрусталём о хрусталь, Игорь и Лариса выпили на брудершафт.
Поцелуй случился нежный и долгий, а затем Игорь взял Ларису за руку и повёл в спальню.
Так бывает, когда непреодолимая сила властвует над всем.
Биохимия
(продолжение)
Так бывает, когда непреодолимая сила властвует над всем.
И власть силы великой, от природы исходящей, поднимает с насиженных глубин сотни миллионов белых собратьев и отправляет их в путь, дерзких, но виляющих хвостом умилённо.
И от этой двойственности натуры произрастает движущая энергия, заставляющая хвостатых покорять великую Мать-Царицу.
А покорённая владычица, принимая в себя единого и единственного победителя, погружает в живую воду плод совместных усилий, складывая по двадцать три доли от каждого из них двоих.
И сказать, что это всего лишь чудо, – значит совершенно ничего не сказать.
И много, много радости…
(окончание)
– И сказать, что это всего лишь чудо, – заговорил первый, кто вошёл в комнату и в котором Игорь сразу узнал дядю Сашу Анатольевича, – значит совершенно ничего не сказать.
Сквозь опущенные веки Игорь видел, что вместе с дядей Сашей Анатольевичем заявилась ещё парочка, знакомых ему по прошлым визитам сопровождающих. Олежек и Люся – так обращался к ним дядя Саша Анатольевич. Игорь безропотно принял эти имена, а для главного врача клиники Александра Анатольевича Трихлеба самостоятельно сделал исключение, частично переименовав его в дядю Сашу. В знак благодарности за то, что дядя Саша Анатольевич был к нему более внимателен, чем другие.
Дядя Саша Анатольевич принёс с собой маленькую пластмассовую ёлочку, приукрашенную дождём из фольги, и поставил её на тумбочку рядом с Игоревой кроватью. Затем склонился над неподвижно лежащим Игорем и за несколько минут бегло осмотрел его, попутно поправив одеяло. Длинная седая борода дяди Саши Анатольевича, настоящая борода, не ватная, иногда касалась лица Игоря, но он никаких прикосновений не чувствовал. Ничего, кроме ароматов душистого табака и бергамотового чая, исходивших от дяди Саши Анатольевича.
Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=54775675) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Если текст книги отсутствует, перейдите по ссылке
Возможные причины отсутствия книги:
1. Книга снята с продаж по просьбе правообладателя
2. Книга ещё не поступила в продажу и пока недоступна для чтения